Цепи
ГЛАВА 16
Фатально.
Привет, Уизли.
Я пришёл… Я уже не знаю, зачем к тебе хожу. Впрочем…
Мерлин, сколько же лгать! От этого паршиво. Элеонор Хейвуд Малфой-Брэдстоун. Добавь между «Хейвуд» и «Малфой» фамилию Уолесс. Да, она таки вышла замуж. Я… мне так паршиво, как никогда ещё не было. Мне хочется дать дёру. Мне хочется сбежать, забиться куда-нибудь поглубже и переждать. Это ужасно. Да уж…
Миссис Сэмюэл Уолесс. И она родит ему моего ребёнка. Кто это будет? Я не думал. Мисси — ну, целительница, — она мне говорит, что мне и вовсе плевать и на Эл, и на всё остальное. Мол, мне бы самолюбие потешить. Она права? Я не знаю. Эл мне хочется убить, а самому — застрелиться. Это мне-то! Жизнерадостному некогда, молодому человеку! Как ты это объяснишь?
Я тоже не знаю. Понимаешь, мне просто дико чувствовать себя подавленным. Я не знаю, что это такое, это мне просто незнакомо. Бывали, конечно, моменты и похлеще, но там я хоть знал, что сделать. А тут? Мне иногда этот дневник хочется выбросить к чёртовой матери. Но когда-нибудь она ведь проболтается, верно? Уизли, скажи, что да, иначе я на кусочки рассыплюсь. Хм… Спасибо.
Что ещё? Рисс? Жива, здорова, смотрит свои сериалы и наотрез отказывается что-нибудь готовить. Меня это заколебало, надо, наверное, восстанавливать в правах домовика. Уж как он будет счастлив!..
А ещё… Я тебе не говорил, что у меня есть кот? Маркус. Так вот, у этого несчастного животного уже март. Он удрал. Я со своего двенадцатого этажа гнался за ним до самого первого, а там какая-то девка со словами «Как прелесть!» открыла ему дверь. Я был готов разрыдаться… Нет, конечно… Что уж говорить? Теперь по несколько раз в день выхожу на улицу у подъезда — авось этот блудник воротиться? Его, разумеется, нет. Вот, собственно, и вся моя жизнь. Не знаю, какого чёрта, но отпуск мне дали до марта…
Кстати, поздравь меня с днём рождения. Завтра. Не знаю, что буду делать… Да уж, напиться, переесть стартерных тянучек и гонять в таком состоянии по городу. Знаешь, если просто напьюсь — я просто добрый и падкий на сумасбродные идеи. Был, помню, случай. Лет в пятнадцать с Драко на пасхальных каникулах… Бегали за Хагридовыми курами с криками: «Иди сюда, гриль!». Петуха поймали, и с тех пор все цыплята у Хагрида четвероногие… А агрессивная и опасная сволочь я только тогда, когда напьюсь в стельку. Ну, орал б себе песни, как Драко!.. Да нет же… В общем, тот ещё психопат.
Уизли, я устал. Я так дико устал!.. Понимаешь, вымотан? Я не знаю... Мне почему-то хочется в один прекрасный момент завыть. Знаешь, как дети забиваются по углам и ревут? Да, именно это состояние. Чёрт. Мне хочется увидеть её. Просто увидеть — не важно, как. Мне хочется… не знаю, хочется избить, наорать, засмеяться, улыбнуться… Со мной что-то ужасное творится. Мне хочется думать, что я пьян, но я просто устал. И меня уже тошнит от кофе. …И я даже не знаю, зачем его пью. У меня, чёрт побери, отпуск, могу спать сколько угодно! Почему я в тот раз сказал, что форточка? А, вызвали на каких-то пару часов, волокита эта вся…
Да, на нервах, ты сам видишь. Иду домой и думаю, как бы не сорваться на Рисс. Она же… она же неплохая. Она обычная. И красивая. Знаешь, у меня есть такая мысль, что на таких надо жениться — она стала бы нормальной женой без всяких сумасшедших выходок, беспочвенных сцен и прочего. Да, я сравниваю с Эл. Да, Рисс лучше! Она в чёртову тысячу раз лучше!
Мерлин, я устал. Как говорится, надо развеяться… Покутить? Можно, всегда можно… Но я не хочу напиваться, абсолютно не хочу. Не хочу встревать в драки, не хочу соблазнять девку и утром забывать, тем более не хочу шлюху. Я не хочу, чтобы утром болела голова, я не хочу идти умолять Рисс вырубить телевизор, я не хочу сходить с ума от радио у соседей… Я с ума схожу, да?
Иногда хочется её отпустить. Иногда просто хочется её отпустить. Но зачем? Ты знаешь, Орден перебили. Да, просто одна дура пошла и расстреляла всех из револьвера. Представляешь? Впрочем, не очень уж дура. Может, ещё учредят орден имени Орлы Уирке. Да, Орла Уирке. Представляешь, всех прихлопнула! До единого. Но и сама недолго жила… Она анимаг — превратилась в канарейку (или кто там она?..), и её феникс удавил.
Но, так или иначе, Орден мёртв. В общем, да, моими стараниями. Уизли, не злись на меня. Это закон баррикад: я тут, ты там. Вот и всё.
Да-да, отпустить… Рисс… Просто… просто, говорят, будет захват. Говорят, что уже к осени начнётся захват. Магглов вырежут… Я не знаю. Всё вокруг кипит. Я едва ли не единственный, кому перепал отпуск.
Ладно, Уизли, я пойду.
Держись, не падай духом!
Ариведерчи.
***
Время — 00.05. По каналу для взрослых начинался сериал. Рисс, прощально глянув на столь соблазнительные пончики, убежала к себе в комнату. Не есть после 18.00. По каналу для взрослых начинался сериал! В общем, каждая серия подходила под категорию «PWP». По-английски — «Сюжет? Какой \ещё\ сюжет?» С мнением режиссёра Рисс была в некоторой степени солидарна.
Охи-вздохи и прочие междометия, сообщающиеся с медленными и страстными раздеваниями были в самом разгаре, как…:
— Салют!
Блез.
Рисс сперва оцепенела, потом стала разыскивать пульт, который она, не заметив, запихнула в щель дивана. Блез поглядывал на неё с некоторым удивлением, потом взор его скользнул к экрану… Гриффиндорка, бросив поиски, кинулась вслед за его взглядом, закрыла собою телевизор.
— Блез? — сдавленно пропищала она.
Колонки за её спиной выдавили особо характерное междометье, и Блез рассмеялся. Просто подавился, сунул пальцы за ремень, смеясь, качнулся, споткнулся, сделал несколько шагов. Рисс чувствовала, как краска разливается сперва по лицу, потом по ушам и шее. Блез всё смеялся.
— Кто мог знать, а, Рисс? Кто мог знать?
Судя по звукам, события за её спиной развивались весьма и весьма бурно. Краснея, как казалось, до кончиков пальцев, Рисс стала нащупывать кнопки на телевизоре. Блез смеялся. Она нажала первую, звук стал усиливаться. Как назло, кнопка застряла, громкость дошла до максимума, действие достигало кульминации... Звук бил по ушам. Рисс ещё попыталась регулировать его с помощью другой кнопки… Блез смеялся, как сумасшедший.
Девушка в конце концов гневно что-то промычала, отошла от рвущих уши колонок. Блез, всё также давясь от смеха, неуклюже пробежал к розетке, вытянул… Всё в миг прекратилось. Рисс, зардевшаяся, как пион, пользуясь возможностью спрятать лицо, доставала из дивана пульт. Слизеринец поковырял кнопку, пока она не заняла исходную позицию, потом взглянул на Рисс.
— Знаешь, неплохо. У меня как раз день рождения. Двадцать четыре.
Рисс, всё ещё ярко-розовая, аккуратно положила пульт у телевизора, подняла глаза:
— Поздравляю, — виновато-заискивающее выражение лица.
Блез улыбнулся:
— Не дрейфь, — умолк, будто что-то вспоминая, снова усмехнулся, — Хотел спросить, что хуже: пить одному или спаивать… ммм… благочестивую девушку?
Рисс резко выдохнула и, не в силах скрыть улыбку да клянясь себе больше не смутиться, живо ответила:
— Во-первых, не благочестивая, во-вторых, не девушка, и, в-третьих… — запинка, Рисс заколебалась и достаточно неуверенно продолжила, — В-третьих, первое хуже.
— Так и знал, — Блез распахнул дверь, пропуская её, — Вперёд!
Рисс прошла вперёд.
— А куда хоть?
— Эта… В кухню, что ли.
Она уже чувствовала себя пьяной. Кухня, табуретки…
— Ты можешь сделать кресла?
Блез только взмахнул палочкой, тут же два жёлтых кресла.
— Вуаля.
Невесть откуда взялась бутылка. Рисс быстренько её сцапала, Блез в её руках откупорил каким-то заклятьем. Гриффиндорка поднесла к носу, скривилась:
— Этим можно лак с ногтей снимать!
— Ага.
Появился откуда-то маркер, Блез чирканул им в середине бутылки.
— Смотри. Я тебя предупреждаю, ты должна выпить половину. Потому, что если твою выпью я — тут камня на камне не останется.
— Ага, — согласилась Рисс, уверенно глядя на бутылку, — Прорвёмся.
Журчало в стаканах, взрывался смех. «Я знал, что все в Гриффиндоре — извращенки». Какие-то анекдоты, реплики… «Сам извращенец».
— А твой сериал долго?
— Ещё час, а… а что?
— Мозги на что.
Ещё смех, Блез буквально поволок её к телевизору, Рисс схватила бутылку. На каждое вышеописанное междометие они отзывались смехом, каждую часть тела каждый на свой лад рецензировал, смеялись. Рисс рассказывала сюжет. «Ха-ха-ха… Блез, ей восемнадцать! Она девственница… Была…». «Смешно ей… Сама хоть когда?», «Что?… Кто тебя воспитывал?», «Ну-ну, а кто здесь устроил фестиваль порно?», «Ах, ты…», «Признавайся!», «В семнадцать, и что?… …А ты?». Блез попытался сделать в какой-то мере серьёзное выражение лица: «Мужчина, в какой бы обстановке и в какой степени трезвости он об этом не говорил, всегда выглядят самовлюблённой задницей». «А мне, значит, ты задницей выглядеть позволил!», «У тебя ещё хоть что-то котелок варит? Ты женщина», «Верно…». Рисс на него совершенно откровенно посмотрела, Блез замахал руками: «Я старый и больной! И ещё пьяный в…». А Рисс… Рисс неожиданно проявила инициативу. «Вот так, а я ещё не хотел напиваться…»
***
Боже, как гудит голова. Нет, не просто «как гудит голова»… «Как гудит голова», стоя на крыше Букингемского дворца в одних трусах и крича это во всё глотку.
Рисс со стоном перевернулась и увидела на ковре следы какого-то костра с кучкой каких-то обгорелых вещей. Рисс с ужасом протянула руку и подняла некую обгорелую тряпочку с двумя торчащими проволоками. Боже, её лифчик… Это был её последний… это был её единственный лифчик. Боже, что теперь будет?
После уже двухчасового полубодрствования девушка решила-таки подняться с постели. Осторожно, очень осторожно сесть, ноги на пол (обязательно с правой), проверить устойчивость, встать… Ещё одно потрясения: в обгорелой кучке приметился её ремень. Рисс приподняла и с мысленным криком узнала свои джинсы. Боже мой, как ей теперь быть?
Рисс выпустила тряпку, но с всё ещё зажатым в руке лифчиком, завернувшись на индейский манер в оборванную кем-то штору, вышла. Боже, как хорошо, что кухня близко! Каждый звук: любое поскрипывание, шипение, слово — всё било по ушам. Рисс беззвучно застонала, вошла в кухню, ожидая увидеть в той же мере измочаленного Блеза…
Боже мой. Он что-то готовил, напевал и, о Боже, улыбался! Посмотрел, кивнул в знак приветствия:
— Извини, такая уж у меня особенность — просыпаться первым.
Рисс прямо-таки раскрыла рот от удивления, сделала страшные глаза, спросила:
— Что с тобой?
— Что?
— Какого чёрта?
Блез, поняв, поднял брови, достал какую-то колбу и кинул ей. Рисс отупело проследила за ней по траектории, проследила, как стекляшка разбилась о стену. Боже.
— Предполагалось, что ты её поймаешь.
Слизеринец взял ещё одну, зажал ей в руку. Рисс абсолютно бессмысленно смотрела на чёрную жидкость.
— Выпей.
Выпила. Постепенно отрегулировался слух, полегчала голова. Стало совсем хорошо.
— Спасибо.
— Да не за что… — Блез заметил в её руке лифчик, показал на него кухонной лопаткой, — Выкинь в урну.
Рисс прыснула. Блез — в помятых перекошенных джинсах, в безрукавной майке, со всей своей этакой внешностью, поведением и темпераментом — и у плиты, с лопаткой, что-то готовит…
— Рисс, выкинь этот ужас.
Внезапно дошло. Ужас — это её лифчик. Её последний единственный лифчик…
— Мама родная… Что вообще случилось?
— Мерлин…
Блез положил лопатку на стол, тихо и уморительно рассмеялся…
— Не говори, что ты не помнишь.
Рисс покраснела, захлопала глазами:
— Нет-нет-нет, это я помню. Но откуда… Что за костёр?
— «Что за костёр»? Кое-кто спёр мою палочку и устроил фейерверк.
— На мой лифчик? — с ужасом спросила она.
— Да, на него.
Он снова тихо рассмеялся, взял в руку лопатку и отвернулся к плите. Спустя пару минут спросил:
— Хочешь омлет?
Рисс сделала страшные глаза:
— Ты разве умеешь готовить?
— Я не был бы валлийцем, если бы не умел готовить омлет.
— Валлиец?
— Да, валлиец, — он усмехнулся, — Люди, родившиеся в Уэльсе, а тем более в Кардиффе имеют тенденцию быть валлийцами, — взял тарелки, выложил на них по половине омлета, поставил на стол, — Впрочем, тебе, как американке, этого можно и не знать.
— Откуда ты знаешь, что я американка?
— Видел же я адрес на письме…
Рисс разом посерьёзнела, Блез прикусил себе язык. Так ему и надо.
— Что там было?
— Ты ничего другого спросить не могла.
— Что там было!?
И что? Сказать? Может… Может, и правильно. В конце концов, бессмыслица. Рисс… она ведь целую вечность будет теребить его с этим письмом. Блез молча кинул лопатку в раковину, на минуту ушёл к себе, вернулся с письмом:
— Вот.
Рисс пробежала глазами первую строчку: «Кларисса!»
— Читай вслух.
— Ты же читал.
— Освежить.
Рисс сглотнула, набрала воздуха в лёгкие:
«Кларисса!
Пишет тебе твой брат — Фред. Я скажу прямо — сперва с нами прекратила общение ты, потом Аманда. Клэр, это довольно обидно. Нет, ваши сухие записки мы получали… Пойми, мы не настаиваем на ваших частых визитах, но хоть раз-два в год можно?
Клэр, когда два года назад умирала миссис Уиллис, отец умолял тебя приехать, однако ты даже не ответила. Неужели ты не помнишь, как она любила тебя? Ты знаешь, я писал — отец был в ярости, он наговорил много ужасного, он до сих пор не может этого тебе простить. Аманда — и та собралась-таки и приехала. Она сказала, что даже не знает, где ты. Клэр, ты сама понимаешь — это неправильно».
Рисс прекратила читать. Боже, а она и не знала. Она и не знала… Она не нашла в себе смелости ни приехать к ним после тех лет, она даже написать не сумела. «Умирала миссис Уилисс». Боже… Эта добрая тётечка, похожая на Мэми из «101 далматинец»…
— Я не знала… Я ведь ничего не знала… Я была… я была там... Боже.
— Они не знают?
— Нет.
«Сейчас уже я, Клэр, умоляю тебя приехать. Отец совсем слёг. Врач обещал ему от силы неделю. Нет, конечно, ему самому мы с Ником не говорили. Клэр, вы с Амандой нужны ему. Дело серьёзно, он совсем плох. От Аманды уже полтора года нет никаких вестей, и я надеюсь, что ты, если, конечно, знаешь её месторасположение, попытаешься на неё повлиять.
В общем, Клэр, торопись. Сегодня четвёртое двадцать первое января, я не знаю, когда это письмо до тебя дойдёт, но, умоляю, приезжай скорее. Умоляю.
С любовью, твой брат, Фред».
Рисс закусила губу, даже не пытаясь остановить слёзы, взглянула на Блеза. Он стаял — спокойный, выдержанный… Мерлин, двадцать первое число… Сегодня десятое. Мерлин…
— Ты… ты знал, — она сглотнула, всхлипнула, — Ты… ведь знал.
— Знал.
Двадцать первое, тридцать первое, десятое… Двадцать дней. И отец… «От силы неделю. Совсем плох». Рисс всхлипнула.
— И ты не сказал.
— Я бы тебя, всё равно, не выпустил.
— Боже, ты не сказал. Боже… Боже мой, Блез, я могла написать, позвонить… А ты не сказал мне. Ты не сказал! — всё вскипело внутри, — Ты не сказал! Подонок, не сказал!!!
Рисс резко встала, смахнула в его сторону тарелки. Звон, лязг. Рыдания просто рвали грудь, рвали горла… И Блез — безразличный, беспринципный, циничный… Рисс схватила кружку, запустила в слизеринца. Разбить, разбить его — его стену, его цинизм, его деспотизм…
— Ты не сказал!!! Не сказал!!!
Одна кружка в пол, вторая в стену, банка с кофе, с сахаром — в Блеза…
— Подонок! Ты не сказал!!! Не сказал!!!
Блез — такой же молчаливый, непробиваемый. Он быстро подошёл, схватил Рисс за плечи, банка со сливками выпала из рук. Гриффиндорка, крича, попыталась вырваться, схватила со стола нож.
— Подонок! Не сказал!!! Подонок!!!
Попытка, попытка, и Блез сдавленно закричал — лезвие угодило в руку. Рисс рыдала, не выпуская из рук своего оружия. Мужчина резко её встряхнул, прорычал кинуть нож. Девушка закричала, снова попыталась ударить… Слизеринец что-то выкрикнул, схватил её за запястье и так резко вывернул, что Рисс едва удержалась на ногах.
— Ты не сказал!!!
Блез всё её гнул, рывками выворачивал руку, девушка кричала, потом в момент затихла, разжала пальцы и с совсем не изящным грохотом упала на пол. Мерлин… Лежала в россыпи кофе, сахара, осколков, чуть подрагивая, чуть всхлипывая, чуть поскуливая. Блез отшвырнул нож, крикнул на Рисс — та едва отреагировала. Этакое полуобморочное состояние.
Слизеринец, тяжело дыша, в ярости подбил куда-то жестяную банку, схватился за руку, выругался сквозь зубы. Мерлин… Быстро откуда-то спирт, опять не сдержал вскрика. Снова выругался, схватился за палочку. Конечно, пусть медицина палочкой — самая ненадёжная, зато быстрая. Скорее, скорее… Почти на автомате заклятья, чары… Готово.
Блез тяжело сел на тахту. Мерлин, это рок какой-то. Чуть усмехнулся. Казалось бы, всё хорошо, казалось бы, нормально переспали, а на утро обязательная неустранимая необратимая ссора.
Рисс, скребя ногами по скользкой от мусора плитке, приподнялась, села у ближайшего угла. И смотрела — как кошка: свысока, с презрением, с угрозой. Мерлин… Бесстрашная. Как бы себя Эл повела? Рыдала бы здесь, боясь глаза поднять.
Ещё взгляд на Рисс:
— Я уже здесь не единственный холерик?
Та сузила глаза, дрогнули губы, будто в оскале, и она выплюнула:
— Подонок.
Блез криво усмехнулся, откинул голову, нарочито пренебрегая её угрозой. Глядя куда-то в потолок, произнёс:
— Та ещё кошечка — с когтями и клыками. Вот только заурядная, — не опуская голову, свысока посмотрел на женщину, — Заурядная, стереотипная истеричка. И шлюха, к тому же. Тебе в голову не приходило, что ещё сезона не прошло, как Поттер умер? …Со мной, тем более.
Рисс смотрела также зло. Блез снова криво усмехнулся. Если он что и мог сказать о женщине точно — это когда ей больно — в моральном плане. Рисс было больно. Эти слова её задели, задели больно, попали метко. Блез прикрыл глаза. Вот, отыскался ещё один комплекс — наша девочка страдает из-за Поттера. Да, уж, хорошенько она это проявляет…
Мерлин, ею можно было манипулировать. Конечно, сложнее, чем Эл, но зато безо всяких сюрпризов…
Рисс. Блеза вдруг позабавило своё превосходство. Вот, теперь она может сколько угодно на него злиться, но давай смотреть логично. Это не она ему нужна — напротив, он ей. Это её мир ограничен квадратными метрами, это ей не с кем общаться, это ей ужас как хочется излить душу.
Рисс ревностно придерживала прикрывающую её тело штору. Будто ему надо. …Да и чего он там не видел? Напротив — эффектнее было бы кинуть испачканную тряпку и пройти так.
Мерлин… Рука поскуливала. Хм, стоило потерпеть и залечить основательно, а тут…
— Мне надо домой.
Блез поднял брови. Это и называется гриффиндоркой? Говорящая глупости лохматая краля со взглядом сердитой кошки? Блез попытался припомнить других представительниц. Впрочем, сколько там их было? Всего три-четыре штуки… Что до глупостей — безусловно, а остальное, должно быть, индивидуально.
— Мне. Надо. Домой.
— О, Мерлин, ей домой надо! Нашла момент!..
Очень хотелось добавить в конце «шлюха».
Блез сравнивал её с Эл — постоянно, наверное. Эл вовсе не умнее, но просто… опытнее, что ли? Так сказать, готовая вышколенная «кукла». В жизни бы не прикоснулась к ножу, по опыту зная последствия, в жизни бы не стала так зло смотреть, боясь любым жестом его рассердить, в жизни бы не попыталась о чём-то просить подряд дважды… Она бы тихо сидела, опустив голову — ждала б, что будет.
Блез поднялся с тахты и вышел. Ведь правильно: это он ей нужен, а не она ему.
***
Потихоньку, полегоньку прошёл февраль, проползла короткая склизкая, отдающая зимой весна, настал май, а потом и июнь. В августе у неё родится ребёнок. Мальчик. Впрочем, Нори вовсе не доверяла этим магглским приспособлениям. Однако заверения врачей о том, что ребёнок развивается нормально, всё-таки успокаивали. Нори смотрела на маленький чёрно-белый экранчик, ожидая увидеть едва ли не белое личико и светлые глазки, однако там только что-то плавало и мешалось. По словам врача — её ребёнок. Нори фыркала: «В жизни не поверю в подобную чепуху».
Седьмой месяц. Живот вырос так, что уже и сравнить не с чем было. Казалось, внутри там целый слонёнок. Ну, скажите, какой ребёнок может весить десять килограмм? Да, она поправилась на все десять кило… Врач исправно объясняла, что кроме ребёнка там ещё какие-то воды… Сэм, вытягивающий из неё вместо чётких рекомендаций врача лишь невнятные рассказы, приходил в ярость. Да, эта беременность приносила хлопот. Всю весну Сэм твердил, что она холодно одевается, и говорил, что она, кажется, и вовсе ни о чём не беспокоится. Нори пожимала плечами: «О чём беспокоиться?». Муж взрывался лекциями о том, что она ещё сама глупый ребёнок и было сущим безумством заводить собственного. Нори молчала. Но это ещё не самое страшное. Самым ужасным было то, что Сэм ещё совсем недавно сказал, то спать вместе они больше не будут. Это было самым невыносимым. Хаффлпафка обиделась — дико, по-детски, не внимая доводам. Обижалась, дулась, в конце концов просто просила, но Сэм был непреклонен. Нори уже давно поняла, что давить на него бесполезно.
Итак, июнь. Осталось всего два месяца. Рожать по-прежнему было дико страшно. Но, как Нори не пыталась, прогнать эти мысли было уже не так легко. Она просто боялась умереть. Тот же врач, пытаясь заставить её ходить на какие-то курсы будущих матерей, сказал, что рожать ей будет вдвойне тяжелее из-за такого телосложения. «Плоского». На курсы хаффлпафка так и не пошла, зато теперь случалось проснуться ночью в поту и с кошмарами, уплывающими сквозь пальцы. Она боялась. И, о Мерлин, всего два месяца осталось! Всего два!
Даже меньше. Ммм… Забеременела она где-то в середине ноября, выходит, осталось всего полтора месяца. Мерлин, как же… как же страшно!
Прошёл её день рождения, который отметили скромно, но душевно, и где пить Сэм ей запретил вовсе. Неделю спустя Нори молча поздравила Драко с их шестой годовщиной — и всё.
Шли дни — и вот уже самый-самый июль. Мерлин, полтора месяца! Стояла отличная превосходная погода, но от долгих прогулок Нори воздерживалось. Казалось, ей теперь всё нельзя, и при этом любой каприз был исполнен. Девушка терялась в этом контрасте. С одной стороны, как выражалась Кейт, крепкая узда, а с другой — такая готовность потакать ей. Это было совершенно безумно. Безумно…
Август подкрался так незаметно, что Нори бледнела, глядя на календарь. Недели две… Она проклинала себя за то, что не ходила на эти самые курсы, она боялась — дико и беспомощно. И даже не решалась, глядя на счастливую физиономию мужа, об этом ему сказать. Две недели. Третьего числа Сэм отвёз её в город, в клинику, и Нори почувствовала себя кинутой. Пусть, пусть он приезжал каждый день — он не мог влиять на неё так, как раньше. Он не мог внушать уверенность, не мог её успокаивать… Это было ужасно. Кусок не лез в горло, общение с соседками по палате не вязалось. Она слушала их сетования по поводу раздавшейся фигуры и с ужасом сознавала, насколько сама худая. Да, она пополнела, но настолько незначительно… Просто исчезли впадины под скулами, исчезла болезненная угловатость конечностей… И всё. Последние несколько дней прошли и вовсе на грани истерики. Её соседке делали какое-то сечение, Нори увидела красную полосу разреза со швами и с ужасом осознала, где находится. У магглов. Тут она может умереть. Тут она действительно может умереть — они не смогут всё проконтролировать. И ужас от этого — хотелось сбежать, пропасть, раствориться. Нори бледнела при виде новорождённых, бледнела, когда-то кого-то увозили, когда у кого-то начинались роды… Едва приходил Сэм, она, рыдая, бросалась ему на грудь и умоляла, умоляла всё остановить. Ничего не помогало, ничего не могло её спасти.
И точно также незаметно подбежало тринадцатое число. Она ходила по палате, вся изнервничавшаяся, напряжённая, ловила на себе встревоженные взгляды соседок… И неожиданно — колики, смутная боль и вода по ногам. Мерлин. Она стояла посреди палаты белее мела, чувствуя, как в животе всё переворачивается, чувствуя, как от страха бьётся сердце. И быстро — санитарки, врачи, каталки, ужас, ужас… «Дыши, дыши!» Нори, рыдая, задыхалась. «Где Сэм?», «Ждёт за дверью». Казалось, она сейчас же сойдёт с ума, умрёт. Боль — сперва слабая, но быстро нарастающая, схватки, боль, ужас. И ненависть. Она ненавидела Блеза за этого ребёнка, за то, что она переживает, за то, что она в этой клинике, ненавидела Сэма за то, что он был за дверью, ненавидела все эти чёртовы двери, стены, проводки, экраны, показатели… Рожала действительно очень тяжело, очень долго, очень больно. И в последние секунды — шшух — он родился. К тому моменту, когда послышался этот тоненький писк, она действительно была едва жива. Роженица уронила голову — без сознания.
***
— Она уже десять дней ничего не писала.
Блез сидел с ногами на тахте, пил кофе. Напряжённый. Рисс знала, о чём он думает — она и сама об этом думала. Последняя запись беглянки была из магглской клиники… Эл наверняка родила.
— Раньше она редко один день пропускала.
Он, запрокинув кружку, допил кофе, вздохнул. От того, о чём они думали, трещал воздух. Где-то далеко сейчас был маленький младенец, где-то далеко сейчас была молодая мать. И почему-то последняя бросила дневник.
Может, она умерла? Рисс почему-то даже забавляла эта мысль. Ну, ещё бы — рожать в какой-то магглской трущобе… Не мудрено. Конечно, вслух она б это в жизни не сказала. Мерлин, ребёнок в двадцать один год. Рисс не знала, как отнестись к этой мысли. С одной стороны, какая глупость эти ранние дети! А с другой, Рисс боялась, что у самой никогда детей не будет. Это было так страшно… В апреле ей исполнилось двадцать два. Выйдет ли она замуж, будет ли у неё нормальная обычная семья? В студенческие годы она в этом не сомневалась, однако в сложившемся положении… Но ведь не будет же она с Блезом до старости? Вздох. Но как по-другому сложится? Она просто умрёт? Рисс бы ужаснулась, узнав, насколько близка к правде.
Однако же…
Дети… Понятно, эпизод десятого февраля подобных результатов не дал. Кое-как удалось потом наладить прежний контакт. Разумеется, дружеский.
Рисс вздохнула. О доме она так ничего и не узнала, но всё не решалась попросить слизеринца. Может, сейчас? Девушка не знала, как он ответит. Просто не знала.
— Блез…
Он тут же поднял глаза, Рисс растерялась. Мерлин, у него всегда был такой дико тяжёлый взгляд…
— Блез, свози меня домой.
Он вздохнул, поставил кружку на пол:
— Как? Ты не думала, что возить тебя по свету мне несколько обременительно. Тем более, что я вроде как создаю маленькую иллюзию того, что ты здесь «кукла».
Он вздохнул, Рисс, опустив глаза, скороговоркой добавила:
— Можно аппарировать.
Он усмехнулся. Потянулся, похожий на сбежавшего Маркуса, лёг:
— Знаешь, пройти одному через океан и то довольно сложно. Тем более, с тобой. Тем более, аппарировал я всегда худо, — помолчал, — Да и я там никогда не был, так что идея бесперспективная.
Рисс закусила губу, подняла глаза:
— Я была. И я могу — я уже делала.
Слизеринец снова усмехнулся, вздохнул:
— Я похож на идиота?
Рисс смутилась. Он думает, она не сумеет? Нет, понятно, застрять посреди Атлантики ему явно будет не по душе, но всё-таки… Она ведь может. Блез, видя её смятение, пояснил:
— Аппарируешь со мной куда-нибудь в кружок активистов-дамблдоровцев, и меня, так сказать, прикончат в двух словах?
— Нет, нет, я обещаю!
— Знаешь, я столько раз нарушал собственные обещания, что чужие как-то не ценю…
— Блез…
— Отстань, радость моя.
Рисс замолчала. Щёлкнул закипевший чайник, она залила в кружку кипяток, добавила льда, глотнула и тут же скривилась. Боже, ну и бурда… Она, заказав домовику с покупками ещё и зелёный чай, пыталась его пить. Ахмад, Green Tea. Боже мой, в «Пустыне» эту дрянь подают всем и каждому… Впрочем, кажется, кто-то когда-то ей говорил, что надо только привыкнуть. Мерлин, это возможно? Взгляд скользнул по слизеринцу. Да уж… Если в галерее её «притерпелостей» стоит характер Блеза, то уже несолидно убиваться из-за чая. Привыкнет.
Привыкнет. Но как хочется домой!..
***
Глаза раскрывались больно, нехорошо. Казалось, будто ресницы склеены. И потихоньку просвет… Это… раз уже в третий… Она не могла надолго прийти в сознание.
Сэм, где же Сэм? В какой-то раз она даже на секунду его увидела… Мерлин. Взгляд фокусировался — потолок, потолок, угол, стена… Голова поворачивалась лишь силой земного притяжения. Угол, стена, Сэм… Сэм. Мерлин. Нори напрягла губы, силясь ему что-нибудь сказать. В последний раз она уже могла говорить.
Сэм смотрел на неё сперва молча, потом произнёс:
— Слава Богу, Эл.
Он выглядел плохо — явно устал. Женщина снова разомкнула губы, попыталась заговорить.
— Молчи, молчи.
Мужчина вздохнул, глядя на неё, на лице проступала улыбка.
— Я так боялся, я за тебя так боялся…
— Ш… — Нори поперхнулась, заставляя себя говорить, — Что… было?
— Тише, молчи, — он вздохнул, — Всё хорошо. Ты родила здорового мальчика, ты сама скоро будешь в порядке. Всё хорошо.
Мерлин. Нори прикрыла уставшие глаза. Мерлин, она теперь мать. Мальчик. Магглы были правы — мальчик. Мерлин… Она вздохнула. Вот, она и должна была родить мальчика — светловолосого, сероглазого. Серых глаз у него не будет — только её голубые …или серо-зелёные, как у мамы. И волосы — по-детски мягкие, прозрачные… И на ощупь — едва чувствуются… Нори захотелось его увидеть. Увидеть, коснуться руками, губами… Мерлин.
Это и есть инстинкт? Тот самый — материнский?
Женщина распахнула глаза:
— Где он?
— Он уже дома, с ним Ванда.
Мерлин, дома… Мерлин, так далеко… Сколько ей ещё тут быть? Когда же, когда?
— Сегодня двадцать третье, тебя обещали выписать недели через две-три.
Двадцать третье… Мерлин, её ребёнку уже десять дней. Уже десять дней, а она его ещё даже не видела! Мерлин… Когда она вернётся, ему будет уже месяц. Казалось, ничего ужаснее быть просто не могло — целый месяц! Женщина снова закрыла глаза. Тут же почувствовала сухой поцелуй на лбу.
— Спи, отдыхай.
Казалось, это последнее, что она могла сделать.
Шли дни. Нори большую часть спала, просыпаясь, чувствовала ни с чем не сравнимую тоску. Мерлин, она хотела его увидеть! Всё к чёртовой матери, она больше не могла! Сэм то был, то не был… Он рассказывал, но эти корочки только раздразнивали чёртов инстинкт. К началу третьей недели она чувствовала себя в порядке, умоляла врача отпустить её. Сэм принёс фотографии, и это показалось женщине насмешкой — она едва-едва не погибла из-за этого ребёнка!.. и ей только фотографии… Бог весть откуда появилась гордость, Нори не стала смотреть. Привезти ребёнка Сэм со свойственной ему твёрдостью отказывался. Слишком далеко.
Морально обессилевшая, готовая на всё, она согласилась с именем Руэл, даже прослушав, в честь кого. Было очень тоскливо. Мерлин, она тосковала по тому, кого даже не разу не видела!
Потом приснился сон: она наконец-то держит ребёнка на руках, но вдруг роняет, и он разбивается, как фарфоровая кукла. Проснулась в слезах, устроила истерику… И наконец-то её выписали.
***
Сентябрь. Нори, припав к окну, смотрела на пролетающие шоссейные полосы. Медленно, слишком медленно. Горная гордая Шотландия. Почему так медленно? Она с ума сойдёт… С замиранием сердца женщина вспоминала ставший совсем родным Малый Рокстон. Совсем небольшой — десять-пятнадцать улиц, в долине, вокруг какие-то зерновые поля… Пастораль. Хотелось плакать — он тоже стал её домом, она чувствовала его, любила — сильнее, чем Дувр, чем даже Ольстер. Мерлин…
— Быстрее… — прошептала она.
Сэм не ответил, как и не прибавил скорости. Они и так ехали скорее допустимого.
— Быстрее, быстрее…
Она боялась. Она так хотела увидеть своего маленького сына, что просто боялась. Боялась, что что-то случится, боялась, что сын её не признает, не полюбит, боялась, что сама не сможет его полюбить… Мерлин, страшно. Тёмные тучи смыкались над долиной, грозя дождём, грачи пронзительно кричала, пугая редких прохожих… До дома ещё час езды. Мерлин, он где-то там — маленький ребёнок с именем Руэл. В больнице она произносила это слово на все лады, пока оно не теряло смысл: Руэл, Руэл, Руэл…
— Быстрее.
Сэм опять не ответил. Пошёл дождь.
Мерлин, этот ребёнок ей снился. Снился, похожий на неё, на сестру, на маму… Снился плачущий, спящий… Она уже точно знала, что увидит, она только боялась, что что-нибудь случится, помешает… и была права.
Этот час не пролетел, как летит время, он даже не прошёл, не прополз. С каждым её «быстрее» время замедляло ход, реже делало шаги…
И вот уже вывеска: «Добро пожаловать в Малый Рокстон!». Надо же, она раньше её не заметила... Малый Рокстон — просто некая реанимация для её души. Женщина вздохнула, опёрла голову о дрожащее стекло. Мерлин, всего меньше года назад она приехала сюда на автобусе — слабая, неуверенная, истерзанная… Сейчас женщина чувствовала себя сильной. Это Сэм — это он отдал ей часть себя, он вернул ей гордость, самолюбие, уверенность. Он поднял её. Нори отвернулась от окна, сквозь слёзы взглянула на Сэма.
«Что бы я без тебя делала? Как бы я всё пережила без тебя?». Хаффлпафка растёрла слёзы, снова подняла глаза на мужа. Она бы погибла без него. Мерлин… «Я люблю тебя, я люблю тебя… Я не знаю, я бы умерла, я люблю тебя. Сэм, я люблю тебя…» Он оторвал глаза от дороги, кинул ей короткий ободряющий взгляд, снова отвернулся.
«Я люблю тебя».
Она до этого не любила. Она не любила даже Драко. Она и Сэма сперва не любила…
«Я люблю тебя». Нори, окончательно расплакавшись, спрятала лицо в ладонях.
Скоро подъехали к дому. Женщина схватилась за ручку машины, но мужчина жестом приказал оставаться на месте. Он надел капюшон плаща, быстро вышел, обошёл машину, спрятал Нори под полу, завёл на крыльцо. Быстро открыла Ванда в своей неизменной шляпе с розами. Нори, ещё в слезах, умоляюще взглянула на неё. Та кивнула, повела на второй этаж, Сэм шёл следом. Женщина не чувствовала силы в ногах, чтобы обогнать золовку — просто чуть неуверенно шла следом. Ванда остановилась у пустующей раньше спальни, пропуская Нори вперёд. Хаффлпафка, кинув на Сэма беспомощный взгляд, прошла внутрь. Спальня изменилась — появились какие-то яркие игрушки, всякие бирюльки, какие-то полотенца, одежда, …кроватка. Молодая мать, затаив дыхание, подошла, заглянула внутрь. Там был ребёнок — совсем маленький, голенький. Наверное, Ванда его только что оставила… Нори, бледнея, смотрела на смугловатое пухлое тельце, на ясные чёрные кудряшки, распахнутые чёрные глазки… Это было сродни предательству. Мерлин… Женщина, белее мела, сделала резкий затравленный шаг назад. Мерлин… Ещё взгляд на младенца, ещё слёзы. Мерлин. Это… это не её ребёнок. Мерлин. Это… это Блеза. Она родила ребёнка Блеза. Мерлин. Это его ребёнок, его ребёнок… Он принадлежит ему — по праву, по закону… Это его сын, его первенец… Нори закрыла рот рукой, давя рыдания… Ужас стиснул лодыжки, запястья. Это не её ребёнок. Её сын должен быть светлокожим, светловолосым… Это Блеза, его… Мерлин, она родила ребёнка для Блеза, она пережила худшее — для Блеза, она едва не погибла — для него… Младенец резко закричал — пронзительно, громко. Нори, закрыв рот ладонью, бросилась к двери, оттолкнула Сэма, выбежала на первый этаж, прочь из дома, под дождь… Плакала навзрыд. Улица, дождь. Молодая женщина остановилась, только ощутив дрожь, только уже задыхаясь… Это ребёнок Блеза — ни её, ни Сэма… Подогнулись ноги, женщина упала на колени, перекатилась на бёдра…
— Эл!..
Быстро подбежал Сэм, обнял её, поднял, закрывая собой от дождя. Нори ткнулась ему головой в грудь и, не поспевая умом за словами, заговорила:
— Это его ребёнок, это его ребёнок!..
Сэм сильнее её обнял, положил ладонь на макушку.
— Это его ребёнок! Я родила его ребёнка! Я родила ему!..
Он молчал, позволяя ей выплакаться, выговорится. Нори рыдала, вжавшись в мужа, рыдала, рыдала…
— Я не хотела! Я не хотела спать с ним, я не хотела беременеть, я не хотела рожать…
Он что-то сказал, аккуратно поднял на руки, понёс к дому… На крыльце стояла встревоженная Ванда.
— Ей просто вкололи что-то ещё в клинике, — солгал Сэм.
Нори зарыдала громче, он ещё что-то сказал сестре и унёс жену в дом. Второй этаж, их спальня. Он посадил её на кровать.
— Ты сама ребёнок. Ты ещё сама совсем ребёнок.
Снял с неё промокшее платье, туфли; спросив взглядом разрешение, бельё. Нори, успокаиваясь, перестала дрожать, подняла глаза на Сэма… и, нагая, прижалась к нему, обхватила руками:
— Я люблю тебя, — в последний раз всхлипнула, — Я люблю тебя, я люблю тебя, я люблю тебя, я люблю тебя, я люблю тебя…
Он обнял её, прижал к себе.
— Я люблю тебя.
И тут же мысли о другом.
Мерлин, этот ребёнок. Он… он навсегда-навсегда привязал её к Блезу.
Блез. Она совсем перестала о нём думать, она уже сумела вычеркнуть его из жизни… Этот ребёнок. Мерлин, когда-нибудь Блез отыщет. И что? Она должна будет вернуться? Пусть даже через десять, пятнадцать лет… Мерлин, ей нужен не Блез. Ей нужен не беспринципный циничный человек, не мстительный властный деспот — ей нужен другой — Сэм. Сэм — весёлый, умный, опытный, твёрдый. Нори сильнее его обняла.
Ей нужен Сэм. Молодая женщина устало, едва весело улыбнулась: тем более, что она любит. Тем более, что она его любит.
***
Какая ничтожная малость может иногда перестроить всего человека!
Думая о чём-то тяжёлом, о чём-то неизбежном, молодая женщина с маленьким ребёнком вышла утром на крыльцо, на дорогу.
Было больно, было страшно, оставалась гроза вчерашних мыслей, уныния.
Она подняла голову… Перед ней, между двух рядов тополей, стрелою рассекала городок дорога.
И через неё, через эту самую дорогу, в десяти шагах от женщины, вся раззолоченная ярким солнцем ранней осени прыгала гуськом целая семейка воробьёв, прыгала бойко, забавно самонадеянно!
Особенно один из них так и надсаживал бочком, бочком, выпуча зоб и дерзко чирикая, словно и чёрт ему не брат! Завоеватель — и полно!
А между тем высоко на небе кружил ястреб, которому, быть может, суждено уничтожить именно этого самого завоевателя.
Молодая женщина поглядела, засмеялась, встряхнулась — и грустные думы тотчас отлетели прочь: отвагу, удаль, охоту к жизни почувствовала она. Женщина с любовью поглядела кормящегося у её груди ребёнка.
И пускай над ней кружит её ястреб…
— Я ещё повоюю, чёрт возьми!
По «Мы ещё повоюем!» Тургенева.
Рвусь из сил — и из всех сухожилий,
Но сегодня — опять как вчера:
Обложили меня, обложили —
Гонят весело на номера!
Из-за елей хлопочут двустволки —
Там охотники прячутся в тень, —
На снегу кувыркаются волки,
Превратившись в живую мишень.
Идёт охота на волков, идёт охота —
На серых хищников, матерых и щенков!
Кричат загонщики, и лают псы до рвоты,
Кровь на снегу — и пятна красные флажков.
Не на равных играют с волками
Егеря — но не дрогнет рука, —
Оградив нам свободу флажками,
Бьют уверенно, наверняка.
Волк не может нарушить традиций, —
Видно, в детстве — слепые щенки —
Мы, волчата, сосали волчицу
И всосали: — нельзя за флажки!
Идёт охота на волков, идёт охота —
На серых хищников, матерых и щенков!
Кричат загонщики, и лают псы до рвоты,
Кровь на снегу — и пятна красные флажков.
Наши ноги и челюсти быстры, —
Почему же, вожак, — дай ответ —
Мы затравленно мчимся на выстрел
И не пробуем — через запрет?!
Волк не может, не должен иначе.
Вот кончается время моё:
Тот, которому я предназначен,
Улыбнулся — и поднял ружьё.
Идёт охота на волков, идёт охота —
На серых хищников, матерых и щенков!
Кричат загонщики, и лают псы до рвоты,
Кровь на снегу — и пятна красные флажков.
Я из повиновения вышел —
За флажки, — жажда жизни сильней!
Только сзади я радостно слышал
Удивлённые крики людей.
Рвусь из сил — и из всех сухожилий,
Но сегодня не так, как вчера:
Обложили меня, обложили —
Но остались ни с чем егеря!
Идёт охота на волков, идёт охота —
На серых хищников, матерых и щенков!
Кричат загонщики, и лают псы до рвоты,
Кровь на снегу — и пятна красные флажков.
В. Высоцкий
.::Предыдущая глава::. | .::Оставить отзыв::. | .::Следующая глава::.
(c) 2004-05. Права на публикацию фанфика на русском языке
принадлежат его автору sthikatillo
Любое использование материала данного сайта,
полностью или частично, без разрешения
правообладателей запрещается.